— Молчите! — закричала я вне себя от бешенства, — вы… вы сами…
Я не закончила.
Доуров снова с перекошенным от злости лицом подскочил к Кериму и, выхватив из-за пояса казацкую нагайку, пригрозил:
— Еще одно дерзкое слово, Нина, и я исполосую кнутом этого бездельника. Клянусь вам!.. А теперь связать его! — приказал он Николаю и великанше, указывая на бессильно распростертого врага.
Те бросились к раненому и — при помощи Доурова — связали. Затем стащили Керима в небольшую каморку и заперли его там на ключ.
Доуров подошел ко мне и уже не прежним вкрадчивым голосом, а жестко и сурово сказал:
— Извольте идти в вашу комнату, княжна, и постарайтесь отдохнуть и выспаться до утра. На заре мы выезжаем…
Не знаю, что стало со мной, но я не возражала, не сопротивлялась. Вид беспомощного окровавленного Керима произвел на меня ужасное, ошеломляющее впечатление. К тому же, я теперь была беззащитна и находилась во власти своего врага…
Все было кончено… Моя участь решилась.
Я засыпала, просыпалась и снова засыпала, но это был не сон, не отдых, а какой-то тягучий и мучительный кошмар. Окровавленный Керим неотступно стоял перед моими глазами. Несколько раз я порывалась вскочить и бежать к нему, освободить его — в тот же миг сильные руки Мариам, дежурившей у моей постели, укладывали меня обратно в кровать. В бессильном отчаянии я стонала от мысли, что ничем не могу помочь ни себе, ни Кериму. Эта была ужасная ночь…
Утром Мариам одела меня, причесала, приколола шляпу, опустила на лицо креповую вуаль и свела вниз, в столовую, где ждали меня бабушка и Доуров.
Я не ответила на любезное приветствие этого человека и, как бы не замечая его, обратилась к бабушке.
— Помните, княгиня, вы являетесь ответчицей за меня и за того несчастного, который заперт в вашем замке, — напомнила я сурово.
Она промолчала, словно не слышала моих слов, и как ни в чем не бывало подвинула мне завтрак.
Но я с гневом оттолкнула его от себя.
— Никогда больше я не съем ни кусочка под вашей кровлей.
— И не придется, так как ты уезжаешь сию минуту, — усмехнулась она.
Уезжаю сию минуту!..
Да, она права, эта бессердечная старуха. К сожалению, права. Все решено: я уезжаю с ненавистным человеком в ненавистную Гурию, где находится его поместье. Уезжаю сию минуту…
Он подал руку и вывел меня на крыльцо.
Да, положительно это не сон, и я уезжаю. Перед старым, покосившимся от времени крыльцом замка стоит дорожная коляска, в которую уложили мои чемоданы и сундучки, присланные из Гори. На козлах сидит старый Николай. Доуров подсаживает меня в коляску. Мариам открывает ворота. Ворота скрипят на ржавых петлях… Бабушка говорит что-то, чего я не понимаю… Впрочем, бабушка обращается не ко мне — Доуров ей отвечает:
— Да, да, вернусь, княгиня, лишь только отвезу к матери княжну.
Он любезно прикладывает руку к козырьку фуражки. Коляска трогается, и мы выезжаем из ворот замка, где я видела столько горя…
Все кончено. Я пленница. Возврата нет. Нет! Нет! Нет!..
Дорога вьется вдоль извилистого берега Терека. Я молчу. Мой спутник молчит тоже.
Наконец, он первым прерывает молчание:
— Я не зверь, княжна Нина! Напрасно вы думаете обо мне так дурно.
— Я ненавижу вас! — к сожалению, мне не удается справиться с волнением, и голос мой предательски дрожит.
— Благодарю вас. И все-таки вы едете к нам — к моей матери, к моим сестрам, чтобы стать в конце концов Ниной Доуровой. Так суждено свыше. Такова судьба!
В ответ я только стискиваю зубы и сплетаю пальцы так, что хрустят суставы.
— Что вы хотите сделать с Керимом? Зачем собираетесь вернуться в замок бабушки? — спрашиваю я через минуту.
— Очень понятно, зачем. Чтобы взять Керима, отвезти его в Тифлис и сдать властям. Надо взять казаков на обратном пути. Одному, пожалуй, не справиться с разбойником.
— Но вы не причините ему никакого вреда, Доуров? — стараюсь я взять независимый тон.
— А это будет зависеть от вас, милая княжна: если вы будете повиноваться мне и моей матери, если будете любезны с нами, — даю вам честное слово, вашего разбойника не тронут и пальцем и доставят тифлисским властям целым и невредимым. Если же… — и его глаза договорили то, о чем так красноречиво промолчал этот гнусный человек.
Он смеет еще издеваться надо мной, он!.. О! Этого я не допущу!
Я резко вскочила и выпрямилась в коляске во весь рост.
— Я выскочу сию минуту и брошусь в Терек, если вы… — выпалила я, задыхаясь от гнева.
— Но-но, не так скоро, милая княжна, — произнес он, сурово хмуря брови, — помните, что вы в моих руках и…
Но я уже не помнила и не хотела помнить ничего, кроме того, что должна спастись, должна вырваться из рук Доурова во что бы то ни стало. Не размышляя, я соскочила на подножку, оттуда — на дорогу и со всех ног понеслась к берегу Терека.
Громкий злобный крик раздался за моей спиной. Потом — свист кнута, ударившего в тощие спины коней, и коляска понеслась за мной во весь опор.
Я чувствовала, я сознавала, что в следующую же минуту она нагонит меня.
— Княжна Нина! Княжна Нина! — кричал вне себя Доуров, — остановитесь!
О, я прекрасно слышала призывы Доурова, но не собиралась подчиняться. Я знала только одно: надо уйти, убежать, во что бы то ни стало. И я бежала, бежала, сколько было сил в моих быстрых ногах.
Потом я ясно услышала, как остановилась коляска, и Доуров, выскочив из нее, устремился вслед за мной. Вот он уже настигает меня, вот хватает за руки, и вдруг — топот других лошадей и стук другой коляски доносится до меня.